Сергей Гуриев: ВВП или жизни людей
Пожертвовавший жизнями ради экономического роста не получит ни того, ни другого
Пожертвовавший жизнями ради экономического роста не получит ни того, ни другого
Современное западное общество дает простой ответ на вопрос, стоит ли спасать жизни людей, даже если это приведет к остановке экономики: стоит, чего бы это ни стоило. Означает ли это, что человеческая жизнь в западных странах бесценна? Не совсем. Жизнь современного американца оценивается сегодня примерно в $14,5 млн. При таких оценках остановка эпидемии коронавируса любой ценой – это не только правильно с этической точки зрения, но и экономически выгодно. Судя по выступлению Владимира Путина 26 марта, в России дела обстоят совсем по-другому. Или, по крайней мере, так считают российские власти.
В январе 2003 г. в Давосе ко мне подошел редактор отдела комментариев газеты «Ведомости» Марк Уайтхаус и предложил написать серию колонок в стиле schools brief английского журнала The Economist. В конце концов из этого разговора выросла серия моих колонок «Мифы экономики» в 2003 г., которая продолжилась серией «Уроки экономики» в 2004–2005 гг. и – вместе с Олегом Цывинским – серией Ratio Economica в 2008–2013 гг. Многие из этих колонок вошли в книгу «Мифы экономики», впервые изданную в 2006 г. и затем переизданную много раз. Хотя эта книга посвящена именно экономическим мифам и стереотипам, первая глава в ней говорит не совсем об экономике – речь в ней идет о цене человеческой жизни. Эта глава основана на колонке «Сколько стоит человек», опубликованной в «Ведомостях» 23 мая 2003 г.
В этой колонке я рассказывал о простом – и хорошо известном экономистам – утверждении: те, кто говорит, что человеческая жизнь бесценна, хотят на самом деле сказать, что она бесплатна, – чтобы не платить за жизни, потерянные по их вине. Утверждение «когда говорят о том, что человеческая жизнь бесценна, обычно имеют в виду, что она бесплатна» с тех пор стало, пожалуй, самой известной цитатой из «Мифов экономики». Когда издание «Сноб» проводило свою рекламную кампанию в Лондоне в 2009 г., именно эта цитата висела (на русском языке) в лондонском метро.
Почему я вспоминаю об этой колонке? Дело в том, что оценки стоимости человеческой жизни важны для понимания отношения западного общества к эпидемии, отношения «чего бы это ни стоило». 13 марта директор Центра Стиглера в Чикагском университете Луиджи Зингалес опубликовал в блоге центра Pro-Market колонку, которая оценивает экономические выгоды от введения жесткого карантина.
Зингалес провел простой расчет. Предположим, что в США будет инфицировано 60–70% жителей – примерно 200 млн человек. Используя данные об эпидемии, доступные на тот момент, Зингалес оценил, что примерно 5% инфицированных (т. е. 10 млн человек) потребуется искусственная вентиляция легких. Если в этот момент американская система здравоохранения будет работать в нормальном режиме, то удастся спасти 8,2 млн из них; если будет перегружена – только 1 млн. Таким образом, стратегия жесткого карантина, направленная на «выравнивание кривой», может спасти 7,2 млн жизней. Зингалес затем использует оценки стоимости человеческой жизни, основанные на работах Кипа Вискузи (тех самых, которые я обсуждаю в своей колонке 2003 г.). В долларах 2020 г. стоимость жизни американца составляет $14,5 млн. Так как большинство погибших от коронавируса – это пожилые люди, Зингалес использует общепринятый в США «дисконт» в 37%. Итого, выгода от жесткого карантина составляет $14,5 млн * (1 - 0,37) * 7,2 млн = $66 трлн.
Что такое $66 трлн? Это три годовых ВВП США. Любые сегодняшние оценки экономических потерь от эпидемии и карантина – и пакетов помощи, необходимых для того, чтобы справиться с последствиями карантина, – исчисляются триллионами, а не десятками триллионов. Когда я пишу эту колонку, американский конгресс обсуждает объемный пакет помощи – но и он ограничен всего лишь $2 трлн. Это лишь 10% годового ВВП – огромная сумма для мирного времени, нормальная для военного и ничтожная по сравнению с $66 трлн. Именно поэтому сегодня никто на Западе не ставит под сомнение необходимость карантина. Даже в Великобритании, где изначально была принята более мягкая стратегия «популяционного иммунитета», на прошлой неделе перешли к жесткому карантину. Один из советников премьера Бориса Джонсона, который якобы сказал в непубличном выступлении, что «надо защитить экономику и, если это означает, что некоторые пенсионеры умрут, – что же, так тому и быть», естественно, немедленно опроверг эту цитату.
В моей колонке 2003 г. я показал, как при помощи международных сопоставлений можно оценить справедливую стоимость жизни российского гражданина. Тогда у меня получилось около $2 млн. Сами россияне оценивают ее гораздо дешевле даже сейчас. Официальные компенсации родственникам погибших в чрезвычайной ситуации – 1 млн руб. Прошлогоднее исследование страховой компании «Сбербанк страхование жизни» показало, что россияне считают справедливой оценку 5,8 млн руб.
Впрочем, даже если подставить в расчеты Зингалеса эту сумму (с поправкой на население России и США), то получится 12 трлн руб. – 11% годового ВВП России. Даже если жесткий карантин приведет к экономическому спаду на 10%, то он все равно выгоден с экономической точки зрения – не говоря уже об этических соображениях.
Безусловно, российская и американская системы здравоохранения устроены совершенно по-разному, и оценки стоимости карантина, сделанные Зингалесом для Америки, для России необходимо провести заново. К сожалению, мы пока не видели таких расчетов. Зато мы увидели, что российские власти сделали свой выбор – вместо карантина Путин объявил о «нерабочей неделе». А пакет экономических мер – пока до конца не сформулированный – скорее всего, обойдется российскому бюджету в сотни миллиардов, а не триллионы рублей.
Вполне возможно, что российское правительство считает, что ему не по карману потратить 10–15% ВВП, которые выделяют на борьбу с последствиями карантина западные страны. Российская экономика находится не в лучшем состоянии – отсутствие реформ, санкции и контрсанкции привели к десятилетию стагнации. Цены на нефть (в том числе и вследствие выхода России из соглашения со странами ОПЕК) находятся на очень низком уровне. Но ведь именно для таких кризисов Россия и копила средства в суверенном фонде. На 1 марта в фонде национального благосостояния было накоплено $123 млрд – тогда это было 7% ВВП, по сегодняшнему курсу рубля уже почти 9% ВВП. Конечно, часть этих средств проинвестирована в неликвидные активы. Тем не менее у российского государства есть и другие ресурсы (включая огромную госсобственность). Главный вопрос – это выбор приоритетов. Российские власти долго колебались и сделали свой выбор. Этот выбор очевиден: для российского государства есть более важные вещи, чем жизни людей.
Означает ли это, что, пожертвовав жизнями людей, Россия обеспечит экономический рост? Перефразируя известное высказывание Бенджамина Франклина, можно сказать, что пожертвовавший жизнями ради экономического роста не получит ни того ни другого. То, что страны, в которых человеческая жизнь ценится так дорого, являются самыми богатыми – это не совпадение. Основа современного экономического роста – человеческий капитал. Если не ценить человека, не будет и процветания.
Комментариев нет:
Отправить комментарий